На страницу «избранные статьи»
Анатолий
Кантор
ИСКУССТВО
НЕ УМИРАЕТ
Казалось, оно умрет, должно было умереть, к этому все шло, этой
смерти ожидали, одни горевали, другие радовались. Ждали смерти театра, кино,
живописи, монументального искусства – уж во всяком случае; ожидалось, что
архитектура как искусство умрет непременно, и вместе с зодчеством погибнут
искусство интерьера, декоративное, связанное с архитектурой искусство.
Неизбежность гибели искусства не только провозглашали, но и
подробно обосновывали, объясняли и доказывали, что не может оно не умереть,
пережить политические, экономические, общественные и прочие потрясения, а
эстетически оно уже умерло, притом давно, то ли в самом начале двадцатого века,
то ли в двадцатых годах, то ли в годы оттепели или перестройки.
Об этом говорилось не предположительно, а с полной уверенностью,
оставалось только дождаться рокового часа кончины «бесполезных», «несовременных»
и «разорительных» искусств, чтобы сменить их на «современные», «полезные» и
«прибыльные» занятия.
Надо вспомнить, однако, что речь идет о временах, когда вся страна
и каждая семья подвергались тотальному и неминуемому разграблению, теряли
какие-либо перспективы и готовились к худшему. Другой народ, пожалуй, потерял
бы самообладание, пожертвовал бы не то что искусством, а всякой устойчивостью
жизни. Но советские люди в России, приученные к тому, что «бывало и хуже»,
готовы были найти свое место в любых разрушеннных структурах народного
хозяйства.
Самое удивительное то, что примерно так и получилось. Некоторые
структуры оказались, конечно, разрушены настолько, что восстанавливать их уже
немыслимо, и, восстановленные, они уже ничего не смогут людям принести. Другие
восстанавливаются по старым образцам и, хотя прежней роли уже не играют, но
дают людям иллюзию защиты и повод для объединения и совместной деятельности.
Наконец, на месте старых структур возникают новые: их смысл и результаты их
активности оказываются неожиданными и для тех, кто их создает, и для тех, кто
наблюдает их рождение и рост.
Когда их пытаются судить прежними критериями, получаются странные
выводы, возникает механизм, назначение и смысл которого непонятны; так
археолог, раскопав камень, служивший первобытному человеку музыкальным
инструментом, пытается разгадать, как можно извлекать из камня мелодию.
Нечто похожее происходит сейчас с искусством.
Похороненное, отпетое, объявленное реликтом былых эпох, оно
продолжает жить, только оно оказывается непонятным, если его судят привычными
критериями. Типичные картины нашего времени не имеют ничего общего с картинами
былых лет, которые были привычны, понятны, обращались к естественным и обычным
чувствам людей: непонятно только, зачем эти картины были написаны, как сейчас
непонятны советские призывы вводить пищу в организм или летать самолетами
Аэрофлота.
Искусство родилось заново, его смысл еще не очень понятен,
поскольку главный импульс художника – заговорить своим собственным голосом, только
это не личный порыв, а голос народа, молчавшего десятилетиями или же
говорившего эти десятилетия чужим голосом. Зато можно слышать голос народа,
настоящий голос, какой не слышен ни в Думе, ни на телевидении, ни в прессе, ни
по радио. Вслушиваясь в голос живописи, мы узнаем о настоящих мечтах,
воспоминаниях, страхах, радостях и горестях российских людей. Потребность
высказаться оказалась сильнее, чем все опасения остаться за бортом жизни.
В течение последних двадцати лет молодые москвичи и петербуржцы,
появляясь на выставках, редко радовали нас художественными достижениями.
Неоспоримое преимущество имели выходцы из семей художников с давними
традициями: в семье они впитывали ту культуру, вкус и навыки, которые им не
могли дать учителя в школе и институте. Только сейчас эта грустная ситуация,
похоже, меняется к лучшему.
Конечно, и раньше появлялись юные таланты со своим звонким
голосом, но это были, как правило, молодые оренбуржцы, тагильчане, омичи,
вологжане, екатеринбуржцы и другие жители более или менее отдаленных областей
страны. Но в начале нового века и тысячелетия на выставке в отдаленном зале
Центрального дома художника в Москве появились юные выпускники Суриковского
института – те самые долгожданные ростки нового могучего дерева новой российской
духовной культуры.
Язык этой живописи еще в новинку и зрителю, и критику. Мир идеалов
Сибири, Урала, Казахстана, Киргизии оказался более понятным, более
общедоступным, чем столичные изысканные новшества. Естественно, что в
заволжских и закаспийских регионах художники увлекаются мифами, легендами,
символами коренных народов – хакасов, тувинцев, якутов, казахов, алтайцев,
притом разыскиваются самые древние источники, как «писаницы» на утесах Лены или
бронзовые идолы Зауралья. Древнейшие поверья, легенды и магические знаки,
окутанные густой атмосферой тайны, соединялись с утопическими мечтами об
обществе, спаянном кровным родством, дружбой и равенством.
Эти романтические сновидения, может быть, и наивны, но они увлекли
молодежь и породили яркие, но, к сожалению, малоизвестные образы и
увлекательные картины. Возрождение живописного творчества можно было
предчувствовать уже в предыдущих поколениях, но появление совсем молодых
живописцев, выказавших уже на первых шагах неукротимую энергию фантазии,
ударную мощь цвета и прекрасное ощущение культурной традиции, говорит, что
молодые художники России еще много могут подарить миру и оживить, казалось бы,
похороненное искусство.
Опубликовано: справочник «Единый художественный рейтинг», вып. 4, 2001
г.
На страницу «избранные статьи»